"Как я представляю себе его жизнь"

Имс любит экспериментировать. Примерять образы - вот он загадочный бледный брюнет, вот рыжая красотка, старик, шестилетний мальчик с ободранными коленками. Ему нравится видеть в отражении, как неуловимо меняется лицо, как он растворяется в роящихся в голове идеях.
Имс любит лицо Артура. Надменное лицо. Некрасивое - узкие глаза, тонкие губы, совершенно не изящный нос. Восхитительное лицо, живое - безумно обаятельная улыбка и сияющие глаза. Но это Имс видит только в зеркале. Артур не улыбается ему, Артуру вообще плевать на тупого Имса, который только и может кривляться во снах перед зеркалом.
Имс любит приходить во сне в комнату, в которой мог бы жить когда-то Артур. Комната обычного подростка - смятая постель, распахнутый захламленный шкаф и символика бейсбольных команд над дверью. Но Артур, наверное, жил в идеально чистой комнате, заправлял кровать каждое утро и не увлекался бейсболом, потому что это слишком глупо. Он, наверное, ходил с отцом - таким же прилизанным придурком - на гольф или теннис. И не срывал голос, болея за самого клевого игрока.
Имс все равно приходит в эту комнату, садится на край постели и на мгновение прячет лицо в ладонях, чтобы ощутить под пальцами неправильные черты Артура. Касается пальцев ресницами, жалко и смешно улыбается отражению - и там так жалко, смешно, неправильно улыбается Артур. Поэтому Имс усмехается, приподнимает бровь и говорит себе:
- Имс, ты идиот. Прекрати лезть ко мне, это утомляет.
Артур послушно шевелит губами, выгнув бровь, и прошивает Имса насмешливым взглядом, от которого на затылке встают волосы дыбом. Имс торопливо облизывает пересохшие губы, завороженно следя за ярким языком Артура.
Жалко. Это все так жалко - любоваться отражением Артура, прятать лицо в мятой подушке, которая, кажется, пахнет им, потом бродить вдоль пыльных полочек и разглядывать придуманные фотографии, лица других людей на которых скрыты бликами предзакатного солнца. Артуру семь, он впервые едет на двухколесном велосипеде. Артуру двенадцать, он с какой-то девчонкой на пороге своего уютного дома. Артуру пятнадцать, он с безликими друзьями на заброшенной детской площадке. Артуру семнадцать, он в идеально сидящем на нем смокинге, а рядом блекло улыбается какая-то сучка в блестящем платье.
Этот придуманный Имсом Артур совсем не похож на настоящего, но он живее и ближе. Не проекция и не воспоминание, а вольная фантазия на тему "Как я представляю себе его жизнь".
Имс каждую ночь придумывает для своего Артура жизнь. Его Артур не любит оладьи с кленовым сиропом, а деньги на завтраки в школьном кафетерии он прятал в кошку-копилку, чтобы купить себе настоящего воздушного змея. Его Артур не ходил на вечеринки, хотя всегда получал украшенные блестками приглашения. Его Артур впервые поцеловался в пустой аудитории с наглым парнем по имени Имс и не расставался с ним до конца жизни, хотя они несколько раз крупно ссорились и даже пытались разбежаться.
Имс каждое утро надеется открыть глаза и увидеть Артура рядом. Не своего - настоящего. Своего Артура он ненавидит, потому что слишком хорошо знает его. Настоящего Артура он любит, потому что не знает его совсем.

@темы: слэш/яой, inception, G

---

Глаза змеи

Имс прекрасно знает, что правильные мальчики вроде Артура постоянно нарушают правила. Тайком, пока никто не видит - оставаясь для всех чистенькими и занудными.
Сколько таких правильных он помнил - одноклассник в огромных очках, который любил курнуть за школой, а потом лез целоваться; секретарша в какой-то крутой конторе, строгая, с поджатыми губками и собранными в пучок волосами, прятавшая за высоким воротничком яркие засосы; да даже старик Кобб, с завидным постоянством таскавший свой шкаф со скелетом из сна в сон.
И поэтому до мурашек Имсу хотелось увидеть, как Артур курит гашиш. Или как Артур занимается грязным разнузданным сексом в подворотне. Или как он танцует стриптиз - лучше только для Имса.
И поэтому Имс прикарманил ключи, которые Артур оставил для Ариадны. Пришел ночью, когда Артур спал, подключенный к соннообменнику. Подключился сам, ожидая увидеть что угодно - пляж с голыми красотками, дорогую гостиницу или тачку на обочине дороги.
Артур лежал в высокой траве, его почти не было видно со стороны. Не закованный в дурацкий костюм, в свободной футболке и старых-старых джинсах, он почти перестал быть Артуром, и Имс жадно его разглядывал, стараясь запомнить таким. Исчезли морщинки, Артур выглядел лет на десять моложе, совсем подростком. Волосы - сильно отросшие, почти по плечи, а губы не сжаты в ниточку.
Имс неслышно отошел к дереву, спрятался в тени.
- Арти, - почти из ниоткуда на Артура прыгнул какой-то лохматый парень, рассмеялся и вытянулся рядом с ним.
- Отвали, - Артур говорил сонно, жмурил глаза и улыбался. У Имса странно защемило где-то внутри - улыбка делала Артура неузнаваемым.
- Эй, у меня для тебя кое-что есть, - парень лежал слишком близко, прижимался к боку Артура. - Сегодня вечером поставишь на глаза змеи и обязательно выиграешь.
- А? - Артур приподнялся, оперевшись на локти, и парень нагло положил голову ему на колени.
- Смотри, я их купил в столице. У них там что-то смещено, единицами кверху падают.
- Мда? - хоть что-то знакомое было в этом Артуре. Изогнутые насмешливо брови как-то успокоили Имса, заставляя его смириться с этой странной идиллией.
- Да-а, - парень засмеялся и бросил маленькие красные костяшки на живот Артура, те с едва слышным стуком упали в траву. - Вот, смотри! Видишь!
Артур засмеялся и подобрал костяшки, взвесил их в руке.
- Ты болван, я ведь обещал больше не играть, - он разглядывал кубики и морщил нос, улыбаясь. У Имса по спине побежали мурашки. Он никогда не думал, что Артур может лучисто улыбаться, смеяться и валяться в траве.
Этот парень уже слишком нагло его обнимал, пытаясь пристроить голову на костлявом плече.
- Последний раз, а? Больше никогда-никогда!
Имс отвернулся, потому что сил смотреть на обжимания и по-детски невинные прикосновения не осталось.
- В тот вечер я на самом деле выиграл. Мы купили на выигранные деньги кокс, - Артур, обычный Артур в костюме, стоял перед Имсом и смотрел на себя-подростка. - Он умер от передозировки. Меня успели откачать.
Когда Имс открыл глаза, Артур еще был в его объятиях. Может, ему показалось, но ресницы у Артура были мокрыми от слез.

@темы: слэш/яой, inception, G

---

Слишком

Слишком громко.
Имс говорит много, быстро и прямо на ухо. У Артура по спине бегут мурашки, он передергивает плечами. Имс тихо смеется, от него пахнет бренди. Он касается колючим подбородком щеки, немного царапает, и крохотные иголочки прошивают кончики пальцев Артура.
Имс вертит в пальцах фишку.
- Хочешь подержать?
- Отвали.
- Нет, правда. Возьми.
Артур шарахается от руки Имса и хмурится, надевает маску отличника закрытой школы для мальчиков.
- Ты сдурел?
- Наверное.
Имс пьяно улыбается и кладет в ладонь Артура фишку. Обычная фишка, ничего особенного. Надпись на ней не разобрать - в гостиничном номере слишком темно.
- Зачем ты мне ее дал? - Артур сжимает фишку в кулаке, настороженно глядя на Имса.
- Доверяю тебе?
- Смешно.

Слишком близко.
Имс берет его руки в свои, сжимает запястья - мягко. Артур пытается вырваться.
- Теперь твоя очередь.
- Что? - у Артура дрожат губы. Так холодно в номере, да еще от напряжения потряхивает.
- Тотем. Давай, это будет справедливо, - глаза у Имса совершенно трезвые, а еще в них сверкают смешинки.
Артур пытается вырваться, роняет фишку на ковер, а Имс задевает ее носком ботинка и отправляет под столик. Столик очень пыльный, это не вяжется с пятью звездами гостиницы.
- Давай же, я хочу увидеть этот чертов кубик, - Имс почти урчит это, прижавшись губами к влажному от пота виску.
- Его у меня нет, - тихо говорит Артур.
Он не помнит, как пришел в этот пыльный темный номер. Не помнит, когда начался дождь за окном.
Зато отлично помнит, как привычно в вену входила игла, как било в окна глупое солнце, как в дверь кто-то молотил, когда он засыпал.
- Ты сраная проекция сраного мудака, который меня уже достал, - Артур жмурится, торопливо выплевывая эти слова. - Меня достало, что он ко мне лезет.
- Но ведь это тебе нравится? - от Имса пахнет бренди, потом, сигаретами, порохом. От Имса пахнет Имсом.
- Мне это нравится, - устало соглашается Артур.
- По-моему, нам пора просыпаться.

Слишком честно.
Артур по-детски растерянно смотрит на Имса. Имс жмурится, солнце бьет ему в глаза.
- Откуда у тебя ключи?
- Кобб дал. На всякий случай.
- Ты...
- Да, я сраный мудак. Поцелуй меня?

@темы: слэш/яой, inception, PG

---

Забытое

То, что не укладывается в рамки нашего понимания, часто довольно быстро забывается нами. Воспоминания о том, что нам не ясно, тревожат душу, поэтому мозг избавляет нас от лишнего дискомфорта.
Поэтому бармен - а в прошлом проблемный мальчишка со слабыми костями - не помнит, как однажды тащил на закорках ревущего тощего сопляка.
Поэтому информатор - а в прошлом тощий хулиган со сбитыми коленками - не помнит, как однажды он старался молча глотать слезы, крепко держась за плечи какого-то мрачного парня.
Пожалуй, это помнит какая-нибудь почтенная старушка, которая тогда вышла вешать белье во двор. Хотя нет, у нее уже слишком плохая память.
Но это точно помнит рыжая кошка, которая нежилась тогда на теплых камнях.
Она помнит, как тощий мальчишка пятился и зло огрызался на двух здоровых парней, пряча за спиной сверкающий перочинный ножик. Рычал, как маленький зверек, и все порывался как-нибудь сбежать, но его уже зажали в угол.
Помнит очень хорошо, как мальчишка по-птичьи вскрикнул и упал, закрыл голову руками, свернувшись в маленький дрожащий клубок
Еще она помнит, как мимо проходил какой-то милый мальчик в светлой рубашке - с виду довольно положительный, такие не дергают кошек за хвосты.
Потом она отвернулась, потому что солнце напекло ей один бок, и слышала за спиной какой-то дикий грохот, вопли, хруст и чваканье. Кошка лениво шевелила ушами - она помнила, что эти звуки часто сопровождают того мальчика.
Когда солнце напекло ей и второй бок, она перевернулась на живот и смотрела, как перепачканный в крови мальчик аккуратно брал на руки тощего и что-то говорил на человечьем языке - кажется, извинялся. А тощий хлюпал носом, мотал головой и прятал лицо у него на груди.
А на следующий день кошка решила, что ей пора перебираться на побережье, и поэтому больше не видела ни тощего мальчишку с ножиком, ни слишком сильного паренька в светлой рубашке. Но она думает, что у них все сложилось как нельзя лучше.

@темы: джен/редкость, drrr!!, G

---

Когда берешь гитару в руки

Кида играет на гитаре - и от этого голова кругом. Он как-то интимно, что почти стыдно смотреть, держит ее в руках и перебирает струны, нежно сжимает гриф. Будто душит.
Микадо отходит, разворачивает вещи, потом складывает и переносит в другой угол, чтобы не сидеть рядом с Кидой. Не открывать глупо рот. Не слушать, как гитара стонет в его руках.
- Не знал, что ты умеешь играть, - Микадо улыбается, держа в руках свернутую и уже помявшуюся рубашку.
- Да, научился, когда приехал, - Кида небрежно кладет гитару на пол, она жалобно тренькает, теряя тепло его рук. - Делать было нечего.
Микадо не знает, что сказать, поэтому вешает рубашку в шкаф. Отходит к выпотрошенной сумке и подбирает джинсы. Молчит, вспоминая гитарные стоны.
- Когда впервые берешь гитару в руки, - со смешком говорит Кида, - это похоже на первую ночь с женщиной.
Микадо густо краснеет, сев рядом.
- Кида-кун! - смотрит на гитару. Она на самом деле женственная, поэтому, наверное, ей так хорошо в руках Киды.
Кида смеется, треплет Микадо по волосам.
- Научить тебя? Это легко, правда.
Он снова берет гитару в руки, Микадо смотрит и не понимает, почему в носу щекочет и хочется отобрать гитару, чтобы Кида не держал ее так.
- Для начала надо запомнить самые простые аккорды.
Он касается струн - у Микадо мурашки по спине - и что-то еще говорит, но нет сил слушать.
Гитара карамельно-рыжая, блестит лаковым боком в бесцеремонных лучах солнца.
- Ну, теперь попробуй.
Микадо тянется к гитаре. Берет ее в руки, откладывает, не вслушиваясь в треньканье. Обнимает Киду и проводит пальцами по его спине.
- Так - правильно?

@темы: слэш/яой, drrr!!, G

---

Что от этого бывает

От этого во рту пересыхает.
Он подходит, кладет ладонь на плечо, властно притягивает к себе и шепчет на ухо, почти касается губами кожи, обжигает дыханием и сладким голосом.
Кида знает, каково это - по шее бегут мурашки, и в этот момент делаешь выбор: терпеть или не терпеть Орихару рядом.
А Микадо растерянно улыбается, будто ничего не чувствуя.

От этого волосы на загривке встают дыбом.
Он нагло дразнит, ехидно насмехаясь, треплет по волосам, смотрит как на зверька и говорит-говорит-говорит какой-то обидный бред.
Шизуо знает, каково это - в руках гудит, и в этот момент делаешь выбор: ударить Изаю или схватить покрепче за плечо и затащить в уголок поукромней.
А Микадо отворачивается, будто ничего не слыша.

От этого ноги подкашиваются.
Он завлекает долгими разговорами, раскрывает маленькие тайны Вселенной, изредка интимно касается руки и слишком пристально смотрит в глаза.
Шинра знает, каково это - в голове путаются все мысли, и в этот момент делаешь выбор: верить Изае или нет.
А Микадо отходит, будто ему скучно.

От этого не обидно, но странно.
Он подбирает ключики, но ни один не подходит. Непривычно. Не понимает, что нужно обычному японскому школьнику, у которого, кажется, нет даже каких-то особых амбиций.
Изая внезапно узнает, каково это - быть в какой-то мере беспомощным. Глава Долларов не поддается на обычные приемы.
А Микадо ждет, потому что ему интересно, чем это закончится.

@темы: слэш/яой, drrr!!, PG

---

Не видит, но знает

Он такой мягкий. Мягкие подушечки пальцев, волосы, взгляд, укоризна.
Сидит рядом на коленях, держит за руку, ничего не говоря.
Шизуо больно, потому что опять что-то хрустнуло, сломалось, и от этого обидно.
Каска смотрит мягко и чуждо.
- Эй, не смотри так, будто я тебя ударил, - Шизуо неуклюже шутит, ворчит, спрятав лицо, отвернувшись.
Брат качает головой - Шизуо не видит, но знает.
- Не молчи, - кажется, что слишком долго не едет скорая, слишком долго Каска качает головой, слишком долго болит рука.
- Что сказать? - Каска вытягивается рядом на траве, жмурится. Шизуо не видит, но знает.
- Этого достаточно, - у Шизуо нет сил на эмоции. Бесцветный голос, бесцветное лицо, все вокруг лишилось цвета. Только рукав красный.
Каска возится рядом, отрезает пропитавшийся кровью рукав и - Шизуо благодарен за это - даже не охает. Наверное, кажется, что Каске совсем все равно, но он нависает над Шизуо и немного сводит брови. Беспокоится.
Шизуо закрывает глаза, потому что лицо Каски совсем близко, глаза начинают болеть. Брат ослепляет, как солнце.
Брат греет, как солнце.
Брат - солнце.
Каска слизывает кровь со лба Шизуо - медленно, пробуя. Очень тихо, слышно только дыхание.
Царапины на лбу щиплет, но Шизуо молчит. Ему жарко, его брат-солнце обжигает - дыханием, шершавым сухим языком и прядками волос.
Каска вытирает лоб Шизуо платком, коротко целует руку.
- Эй... Оно тебе нужно? - Шизуо растерянно хмурится и говорит грубо, потому что не знает, как нужно говорить.
- Я же тебя люблю.
Слишком быстро приезжает скорая, слишком быстро проходит боль в руке, слишком быстро Каска отходит от него и прячет испачканный платок.
Каска выбрасывает этот платок, когда Шизуо лежит в палате. Шизуо не видит, но знает.

@темы: слэш/яой, drrr!!, G

---

За черными дырами

Прошлое бывает разным. Жадным до будущего и щедрым на счастье, физически нужным и совершенно бесполезным.
У Киды есть бесполезное счастливое прошлое. Оно ласковое и очень мягкое, как молодая трава в поле. И пахнет тоской - дымом, сырой землей и жизнью.
У бесполезного прошлого, которое никогда не преследует Киду, тысяча голосов - цикады, ветер, ночные соловьи, музыка звезд. Микадо.
Микадо лежит совсем близко, дышит спокойно, создавая свою музыку прошлого для Киды. Он протягивает руки и ловит яркие-яркие звезды, тихо смеясь.
Прошлое бывает спокойным, похожим на забытый сон. И приносящим боль.
Кида лежит на крыше заброшенного склада и тянется к звездам, но их нет на мутном токийском небе. Небо Токио не синее, оно серо-желтое, оно падает. В небе Токио нет черных дыр.
В прошлом, которого Кида не помнит, Микадо говорит ему, совсем по-детски говорит:
- Черные дыры, наверное, не имеют границ.
- Глупости!
Микадо смеется, упирается головой в плечо, бодая, словно маленький теленок. Кида, раззадорившись, хватает его за холодную руку и клянется:
- Я когда-нибудь полечу в космос и узнаю, что находится за черными дырами!
Микадо успокаивается.
Прошлое всегда приносит боль, даже такое бесполезное.
- Я обижусь, если ты не вернешься и не расскажешь мне о них, - серьезно говорит Микадо.
Кида лежит на крыше заброшенного склада. Он тянется к черным дырам, в которых пропадает его прошлое.
За черными дырами Кида видит лишь одиночество.

@темы: слэш/яой, drrr!!, G

---

Она только делает вид, что ее это утомляет и раздражает. Ей весело - как весело бывает матери, когда она ведет сына в зоопарк. Как весело бывает учительнице на экскурсии. Она все знает и наслаждается оживлением, которое щедро дарит ей Шинра.
- Смотри, смотри! Давай черный? Это так таинственно и... А-а, но он такой небезопасный!
Она быстро набирает: "Зачем мне безопасный?", но не успевает показать ему - он бежит дальше, чуть не роняет золотистый шлем с молниями.
"Слишком пошло", - она с легким стуком набивает это и чувствует, как на нее пялится консультант. Она в латах. Она дымится. Она немая и рядом с ней чокнутый доктор.
Это Икебукуро, поэтому консультант ровно через семь секунд отводит взгляд.
- Может этот? Смотри, он серебристый, как твои латы, и...
"Он мне не нравится", - она отворачивается от консультанта. Вслепую проводит рукой и берет шлем неправильной формы.
- Ушки? - Шинра сейчас на ощупь удивленный. Приятно удивленный.
"Это же Икебукуро. Почему бы и нет?"

@темы: гет/ужас, drrr!!, G

---

Сделай мне няшно

Просто однажды открывается дверь салона, а на пороге - типичное субтильное эмо с шариком под губой.
- Прифф! Сделай мне что-нить няшное?
И у Лютика лапища привычно тянется показать объявление на двери, но глаз отмечает уже перешедшие няшную грань туннели в ушах и что-то такое мило-безумное во взгляде, что лапища опускается на каталог.
- Иероглифы и кисок не набиваю, - предупреждает мастер, хотя уже носом чует, что иероглифов не будет.
Каталог летит к клиенту, и под хлесткое шуршание страниц Лютик разглядывает то бесполое нечто, что к нему пришло. В голову приходит тупое правило из школы - минус на минус дает плюс. У этого, которое пришло, минусов столько, что плюс несомненен.
- Хатю рукафф, - изрекает клиент, немыслимо сложив тонкие губы в кошачью улыбку.
- Рукав, - повторяет Лютик, ухмыльнувшись. Он смотрит на фотографию, в которую тыкает пальчик с черным обгрызенным ногтем. Ему уже нравится то, что он сделает с клиентом.
Он кивает на кресло, небрежно тянет клиента за веревочки толстовки.
- Снимай.
А эмо мнется, приоткрывает рот, захлопывает его, потом хватает ножницы со стола и примеривается, чтобы половчее отрезать полосатый рукав толстовки. Лютика даже пробивает на ржач.
- Ты че?
- Мну замерзнет, - някает клиент, дергая за подол толстовки и застенчиво глядя на Лютика.
- Тву... Бля, ты, то есть... Стесняешься? - мастер усмехается, перебирая инструменты.
Клиент возмущенно распахивает глаза, показывая яркие линзы - золотистую и фиолетовую. И, весьма кавайно насупившись, сдергивает толстовку.
Лютик даже не удивляется, увидев эластичный бинт строго на уровне груди. И хрен поймешь, есть ли там что.
- Во, стесняться даже нечего. Присаживайся.
Клиент вытягивает тощие ноги в кресле, устраивается с неприличным удобством, улыбается.
- Если мну понравитсо, то на груди тоже заказю, - уверяет эмо, скребет ногтями по бинту и наконец протягивает Лютику тонкую белую ручку.
- Как тебя зовут-то? - Лютик наскоро протирает кожу вонючим спиртом, с удовольствием втягивая в нос запах.
- Пеннивайс, - существо часто хлопает ресницами, захихикав.
- Молись своему богу, Пенни, - это обычное напутствие, которым Лютик уже привык ввергать в дрожь особо чувствительных клиентов.
- А бога нет, - вдруг усмехается Пенни, и по спине мастера пробегает одинокая мурашка. Пенни усмехается как-то не очень хорошо.

@темы: ВНЕЗАПНО!, слэш/яой, кдк, PG

---

Соционика для чайников

В то время стояла редкая для мая холодная погода. Постоянно моросил мелкий дождик, все сидели по своим домикам, только Ёжик частенько забегал к Крошу в гости, а тот - к нему.
Естественно, все скучали, и поэтому каждый пытался занять себя каким-то делом. Лучше всех преуспел в этом Лосяш - подключившись к интернету, он получил возможность изучать неизученное и изведывать неизведанное не отходя от компьютера.
А когда дождливая пора наконец-то закончилась, в дверь Карыча кто-то заколотил всеми копытами и, кажется, рогами.
- Друг мой непросвещенный, это феноменально! Такая простая классификация, и все в нее укладывается!
Карыч открыл дверь и недовольно уставился на счастливого лося.
- А?
- Это новая наука! Это... это психология, обществоведение, это так легко, но в то же время гениально!
Ворон тяжело вздохнул, пропуская неумолкающего Лосяша в дом. Просить восторженного ученого рассказать все по порядку было бесполезно, поэтому Карыч решил терпеливо ждать.
- Вот вы - вы этико-интуитивный экстраверт, вы Гамлет, друг мой манипулирующий, - неожиданно воскликнул Лосяш и улыбнулся с таким видом, будто сделал Карычу комплимент. Карыч в этом сильно сомневался.
- Кто, простите?
- Гамлет! - всплеснул копытцами Лосяш. - Ваша жизнь - драма, вы романтик и хороший семьянин.
Карыч лишь покачал головой:
- Я боюсь спрашивать, почему именно Гамлет. Ведь есть столько более... романтичных и семейных героев.
Лосяш, кажется, слегка растерялся, но сразу взял себя в копыта и жизнерадостно улыбнулся.
- Это для легкости запоминания. Ведь Гамлет ассоциируется с драмой, трагедией, несчастной любовью... - вдохновившись, лось принялся бегать по комнатке. - А Дон Кихот ассоциируется с горячность, целеустремленностью, изобретательностью...
Карыч скептично взглянул на Лосяша.
- Это вы о себе?
- Конечно! - Лосяш гордо улыбнулся. - Я интуитивно-логический экстраверт.
Карыч прикрыл глаза. Он психологически подготавливался к долгому и малопонятному разговору.

***
Этой новой наукой Лосяш сумел заинтересовать всех. Столько разнообразных нюансов и тонкостей, интересных моментов! Например, интертипные отношения. Пожалуй, в соционике это было самым главным.
Лосяш даже сделал таблицу, распечатал и повесил на стенку. И если кто-то при нем вел себя не так, как нужно себя вести, он напоминал об этих самых отношениях. Так, не раз он напоминал Крошу и Ёжику, что между ними зеркальные, а не дуальные отношения, поэтому Ёжик не должен пересиливать себя и делать вид, что полностью понимает Кроша, а Крош, в свою очередь, не обязан притворяться практиком, если на самом деле он теоретик. Если Карыч начинал спорить с Совуньей, то Лосяш и тут приходил на помощь: он напоминал о дуальности Макса и Гама и уходил с чистой совестью к своему дуалу Дюма.
Лосяшу казалось, что он стал лучше понимать Копатыча. Еще бы, ведь дуальность означала полное взаимопонимание, дополнение друг друга, крепкую ментальную связь! Конечно, Копатыч не очень хорошо чувствовал искусство, но Лосяш старался ему это всячески привить, игнорируя предложения Карыча послушать музыку или полюбоваться найденными во всемирной сети картинами. К Карычу Лосяш стал относиться настороженно, потому что по натуре своей и по тиму был свободолюбивым, а отношения социального заказа ограничивали его свободу.
Соционический бум в деревне смешариков постепенно сходил на нет. Прошел душный июнь, Крош и Ёжик все так же изображали дуальные отношения, а Бараш не желал почему-то постоянно быть рядом с Жуковым-Нюшей. И только Карыч продолжал интересоваться этой наукой, вызывая у Лосяша снисходительную улыбку - его заказчик вел себя совсем как приемник. Хотя это было невозможно, но Лосяшу иногда казалось, что у Карыча сменился тим. Ворон стал мягче относиться к окружающим, почти не драматизировал, а однажды - лось глазам своим не поверил - принес кривоватый торт.
- Совунья, - медленно начал Карыч, - научила меня готовить.
Лосяш нервно рассмеялся и принялся обмахиваться распечатками.
- Этого не может быть! - воскликнул он обиженно. - Прекратите изображать Дюма, это выглядит жалко.
Карыч устало взглянул на лося и снял со стены распечатку.
- Жалко выглядит вот это! Вы понимаете, что невозможно всех - абсолютно всех! - распихать в шестнадцать типов? И что люди со временем меняются! И что этот ваш Есенин может счастливо жить с Джеком Лондоном или Робеспьером, а вообще пусть живет с Дункан!
Лосяш судорожно принялся вспоминать альтернативные названия тимов, и только несколько секунд спустя сообразил, что Дункан - это та овечка-танцовщица, что заманила поэта в свои сети. Пока он размышлял, Карыч раздраженно вышагивал по комнате.
- Ну что вы молчите? - не выдержал ворон.
- Друг мой возмущенный, - мягко улыбнулся Лосяш. - Знаете, вы в чем-то правы. Иногда... иногда я чувствую себя совсем не Доном. Мне кажется, что я Макс. Максим Горький, логико-сенсорный интроверт. Да, наверное, в прошлой жизни... Ведь близнецам свойственна некоторая двойственность...
Лосяш с бормотанием направился к компьютеру, а Карыч устало посмотрел на кривой тортик. Бабочки ему нравились больше всяких горьких донов.

@темы: ВНЕЗАПНО!, слэш/яой, G, смешарики

---

Я одну мечту, скрывая, нежу...

Я беру горстку стекляшек. Яркие бусины ловят свет, впитывают его и разбрасывают яркими зайчиками по столу и стенам. Блики бьют по моим глазам, я часто моргаю. Иногда блики в твоих очках так же режут глаза.
Я выкладываю круг. Выбираю стекляшки потемнее, ищу нужные оттенки фиолетового. Бусинки выскальзывают, не хотят лежать на столе, я неловко ловлю их, едва не опрокидывая чернильницу. Несколько капель, вскинувшись, оседает на моей шерсти. Иногда мне не хватает слов, чтобы написать нужное. Выходит слишком заунывно, слишком слащаво, слишком - не твое. Проще написать про комод.
Ты - не слова, не ровные строчки на бумаге. Ты изменчивый, неожиданный, тебя нельзя писать. Но можно рассыпать стекляшки, яркие бусинки, можно делать с ними что угодно - и потом смахнуть. На пол, вслушиваясь в звон. Мне никогда не хватает слов, чтобы описать что-то. Звон - какой он? А твой голос? А как мне сказать, что твои мягкие лапки - это маленькая мечта? Что в твоих иголках хочется искать солнечные искорки, что хочется иногда - до волчьего воя! - просто сесть с тобой рядом на качели.
С тобой я мог бы поговорить про Горы. Рассказать тебе о Вдохновении, честно-честно, не надевая маску лирического героя. С тобой все можно было бы. Но мне - нельзя. Мне можно только быть Рыцарем печального образа, не моя судьба искать искорки в твоих иголках.
Я аккуратно убираю стекляшки в коробку. Прячу коробку в шкаф. Достаю бумагу и пишу о маленькой свинке, которая была Принцессой и ждала Рыцаря. Кто-то уже решил за меня, кем я должен быть. Но никто не сможет отобрать у меня мечту, пока я прячу ее.

@темы: ВНЕЗАПНО!, слэш/яой, G, смешарики

---

И жалкие крылья мои - крылья вороньего пугала

Он сидит на стуле, маленький и несчастный. Карыч сейчас видит, что он - ну никак не старше Бараша, а ранимый и того больше. Держит в лапах разноцветные лоскуты и улыбается виновато-виновато.
- Я очень рад, - говорит он, - что друзья любят меня таким, какой я есть.
Мне так больно - говорит весь его вид, говорят его грустные глаза и кривящиеся в гримасе сдерживаемого плача губы - что мои друзья не сумели принять меня другим.
На его щеках - пыль и грязь. Он не спал всю ночь, он бродил по дождливому лесу, он уже целую неделю бродит вот так и не может заставить себя заняться чем-нибудь. Отвлечься. Забыть про эти пестрые лоскуты.
- Друг мой крылатый, - и в этом обращении маленькая надежда, маленькая зависть и маленькая боль. - Крылатый... Вы поможете мне?
Что остается Карычу, что он может ответить, когда так смотрят, так говорят, так протягивают нелепые изломанные крылья?
- Друг мой...
Карыч подбирает слова. Ему хочется всего - избавить, помочь, осчастливить, заставить забыть. Он может сделать новые крылья. Или перестать летать, подрезать - как страшно! - и разделить участь придавленного к земле своим горем. Может отдать свои перья - помогут ли?
- Друг мой, - шепчет Лосяш совсем горько, с хрустом переламывает тонкий каркас.
У Карыча не хватает сил смотреть на это. Крылья, маленькая несчастная бабочка сама ломает свои крылья.
Лосяш отдает изорванные, изломанные крылья и шепчет:
- Сожгите.

@темы: ВНЕЗАПНО!, слэш/яой, G, смешарики

---

Гаммы

Ты это помнишь?
Я держал в руках скрипку. Пальцы не слушались, было холодно и пьяно. Арбат праздновал Рождество.
Завтра ты провел по моим нотам красной краской, я вставил лист в раму, я долго смотрел на это совершенно отвратительное слияние. Я ненавидел пролетарски-красную матрешку, которая улыбалась глазами моих до.
Это был авангард, нужный французским неженкам. Через двенадцать и один день меня пригласили в богатый дом, я играл на скрипке что-то тошнотворно-русско-балалаечное. Моя скрипка плакала, она рвалась из рук, как раненая кошка.
Богатый дом покупал мои ноты. Маленькая белоглазая скрипачка, она коснулась моих нот, она выплюнула мою музыку. Пока я блевал в уборной, ты рисовал метель на моем пригласительном, ты брызгал белой краской, а потом провел линии телефонных проводов и размашисто написал красным забытым флажком ре. Струна, лопнув, рассекла белоглазой девочке кожу на щеке, зернышками намалеванного граната кровь рассыпалась по ее платью.
Я вел тебя по Чистопрудному бульвару, ты был в моей шубе. Я играл на струнах твоей болезненной привязанности, я назвал наше общее чувство для себя - ненавистью, для тебя - кошачьей потребностью в тепле. Бросив черный переливчатый мех в пруд, ты ушел напиваться. Ночью, когда скрипка моя из окна звала тебя на всю Москву, ты написал на стене масляной краской, как ты ненавидишь меня. Насмешливый твердый знак в стекле распахнутого окна отразился звенящей ми.
Я купил тебе ошейник из шелка, он завязывался бантом, пряча синяки в форме уродливых сердец. Мои губы били тебя в шею, наверное, очень больно, потому что ты плакал и кричал. Когда солнце катилось вверх, я лежал под белым саваном, а ты курил у окна. Это были дорогие горькие сигары. Потом ты рисовал прозрачными кляксами дым, капли грязной воды оставляли на бумаге дорожки слез, ты уходил. Я писал на неровных линиях свои ноты, ждал твоих шагов в комнате, за спиной, ждал мокрого носа в ладонь. Ты дрался, приходил, капал кровью. Один раз - я бросил бумагу на пол, она была пуста, а на прозрачной строке села кровавая фа. Хорошо было ждать твоего нападения.
Ты болел мучительно, хронически - твое глупое сердце, твои пустые легкие и твои изломанные пальцы подводили тебя к грани счастья, за которой было только блекло-синее море. Серо-синее, пыльно-синее, пепельно-синее море твоей свободы, в которое я тебя не пускал. Слишком много переливов серого шелка видел я за гранью твоего счастья, поэтому тянул прочь, я покупал тебе холсты и дорогие краски, а ты рисовал только море. Ты пил и рисовал, рисовал и тонул, тонул и пил, чтобы не захлебнуться. На волнах цвета жженой кости ты бросил обрывок белого паруса. Этот обрывок оставил на моих губах соль.
Я писал очень много. Дешево, ярко и так много, что не хватало нотных листов. Я брал твои холсты, бросал на стол, они прилипали к лаку. Твоя краска прилипала к моему лаку, а я проводил неровные линии, я рисовал музыку кляксами. Ты отбирал у меня кисточку, гладил меня по голове. Мои деньги - вызывали у тебя жалость. Дорогие кисти, иногда хотелось собрать их и по одной - в тебя. Чтобы кроваво-красная - не просто название краски.
Богатый дом покупал, платил, заказывал еще и покупал. Моя музыка для шарманок - она любилась всем. Нарисованный тобой висельник, ля с уродливым длинным штилем, кажется, улыбался мне со стены. Когда ты плакал, я говорил, что висельник тебя ждет. Ты затыкался и жалел меня, я видел это по глазам.
Твой саван был залит краской. Много красной - твоя кровь была бледнее, много синей - твое лицо было бледнее, много зеленой - твои стеклянные глаза, они тоже были бледнее. Ты высох, тюбик с краской, а я написал тебе музыку, но она звучала как песенка для обезьянки на привязи. Я подошел и вслепую ткнул черной краской там, где раньше билось твое птичье сердечко. Среди ярких клякс это пятно было смешной и нелепой ноткой си, которую ты гордо вдавливал в рояль, когда мы играли вдвоем.
Я это помню.
Кажется, через две недели без одного дня я сознался, что моя муза умерла. Муза умерла от воспаления пустых легких, ее глупое сердце разорвалось на мелкие кусочки, ее изломанные пальцы разодрали в бледную кровь грудную клетку.
Я сидел на Арбате, среди заключенных в рамы холстов. Красная матрешка улыбалась глазами моих до, кто-то ее купил. Кто-то спросил, как звали художника, а я ответил, что это уже совсем неважно. Арбат праздновал Рождество.

@темы: слэш/яой, ориджинал, PG

---

Hey Jude

Привет, Джуди. Спишь? Спи, сука.
Я нашел винтовку. Хорошую винтовку со штыком, но без курка. У нас есть нож, штык и пистолет-зажигалка. В твоем резиновом сапоге есть полицейский шокер, но я о нем не знаю.
Вчера я сходил в магазин.
"Нападение на гражданское лицо. Наказание - работы на свалке, 12 лет".
"Убийство. Наказание - расстрел или работы на свалке, 24 года".
"Воровство. Наказание - штраф, возмещение в двадцатикратном размере".
Я очень хорошо помню Устав. И лицо офицера, в которого я выстрелил. Я должен был стрелять в парнишку, ему было двенадцать, он убил своего отчима. Этот смешной парнишка с щербинкой между зубами. Я выстрелил в офицера, а парнишка сбежал. Я убил всех в своем отряде. Мой номер - двести сорок семь альфа. Запиши, сдай меня, получи кусок дрянного сыра.
Я украл мешок картошки, Джуди. И банку пива - для тебя. Оно дешевое и теплое, пахнет мочой.
Джуди, налови лягушек, устроим французский ужин. Я не знаю, ел ли ты лягушачьи лапки, но мы же все слышали, что они похожи на куриное мясо. Забавное воспоминание из прошлого. Ты давно ел курицу, Джуди? Голуби не считаются, это мешки дерьма с перьями.
Поймай крысу, толстую, серую, блестящую от слизи. Джуди Кей, поймай для своего товарища по кличке Седьмой крысу. Седьмой хочет жрать.
Я сдираю шкурки. Джуди, сшей из них себе жилет, прикрой синяк на груди и уродливый шрам. Где твоя одежда, Джуди?
На самом деле это даже забавно. Мне иногда кажется, что я люблю тебя, Джуди. Если у тебя будет серая меховая спинка, я поставлю тебя на четвереньки и заставлю лаять.
Когда-то я помнил про собаку, серебристого добермана. Его звали Август, тупая была псина.
Когда-то я помнил про мальчика с синими глазами. Он был ангелом с церковного витража.
Джуди, ты помнишь что-нибудь? Помнишь, откуда шрам на ноге, длинный, от колена до щиколотки, ржавый и гнилой? Откуда ожоги на руках? Ты работал на заводе, маленький Джуди, или сразу подался в шлюхи?
Наш отряд патрулировал улочку рядом с борделем. Там собирались недорогие мальчики и девочки, которым не жалко было дать себя изнасиловать. Может, Джуди, ты из таких?
Посмотри в это небо, Джуди. Красиво и дешево, развлечение для нищих. Тебе нравятся облака сигаретного дыма на застиранном полотне купленного кем-то неба? Я знаю, что в Белом городе небо синее, как глаза ангела с витража. Я знаю, что в городе Сером небо бесцветное, как глаза дворняжки, которая спит под моим боком.
Доверчивый Джуди, я убью тебя.

@темы: слэш/яой, ориджинал, PG

---

Пора просыпаться

Это был отвратительный чертов ублюдочный сон. От него мутило, пот пропитывал постельное белье и дурацкую детскую пижаму с футболистами.
- Джереми, - звала мать.
Джереми, проснись. Ты еще жив, это был сон.
Джереми, проснись, сядь, сбрось пижаму и в потрепанном халате спустись вниз. На мамины вопросы не обращай внимания.
Это был сон, Джереми. Пора просыпаться.

- Джереми, ты почистил зубы?
- Отвали, Лиз. Я и вчера не чистил.
- Идиот, вчера ты двадцать минут просидел в ванной. Я слышала, как ты чистил зубы.

Лиз - въедливая, гадкая, воняет духами, волосы у нее цвета ветчины, а в языке сверкает шарик. Они с мамой ненавидят друг друга и молчат за завтраком. А потом Лиз на расписанном велике едет в школу, она громко матерится, подскакивая на бордюрах.
Джереми по сравнению с ней - пай-мальчик.

- Джереми, ты опоздаешь в школу.
Джереми идет в свою комнату и надевает синюю толстовку с рожей на спине. Рожа клоунская, он ее ненавидит, но больше носить нечего. Маме редко удается найти что-нибудь приличное на ее большого мальчика.

"Внимание! В квадрате F-986 произошла ошибка. Следует исправить ее немедленно".
Эта надпись красной лентой тянется по низу монитора. Чертовы зайки. Ненавижу их.
"Исправить ошибку?"
"Да".
Конечно, можно спуститься самому, но возиться с сопливыми мальчиками, которые не хотят подчиняться течению времени...

Джереми сегодня в коридоре опять встретил Майкла. Майкл - странный, реально очень странный. И вы не скажете это по внешнему виду.
Майкл одевается очень чисто и опрятно. У него старомодный портфель, но это можно списать на следование какой-нибудь тупой моде. А на уроках Майкл говорит длинными сложными фразами. Это так смешно и неприятно.
Над Майклом сначала смеялась только его группа по истории. А теперь - вся школа. Ну и что такого? Смеяться над толстыми и чернокожими - некорректно, а над такими умниками можно.
Майкла не бьют, по крайней мере в школе.
Майклу не на что обижаться.

На уроках Джереми спал, потому что не выспался ночью. Никто его не трогал. Только один раз в самый нос клоуна влетел бумажный ком.
Это было так привычно, что Джереми даже не дернулся. Он помнил, как вчера ему в спину впечатался бумажный ком, примерно туда, где был нос клоуна. Отличная мишень. Отличное попадание.

В кафетерии воняло. Джереми сел за столик один, потому что с собой у него было мало жратвы, ему не хотелось делиться. Во время ланча все напоминали ему оголодавших псов - вгрызались, терзали зубами, чавкали. Джереми тоже чавкал. Не очень громко.
Майкл - странный Майкл - вскарабкался на стол и вскинул винтовку. Кажется, тогда Джереми все понял.
- Спасибо тем, - говорил Майкл и облизывал белесые губы, - кто доказал мне, что я выше вас всех. Вы - животные, а я человек. Животных, чтобы они не мешали человеку, надо отстреливать.
Тогда Джереми показалось, что он разделился. Будто часть его духа поднялась под потолок и ржала над тем, что происходит в кафетерии. А рядом с Джереми пахло дерьмом - это маленький Стив обделался от страха, потому что Майкл размахивал винтовкой и уже орал, брызжа слюной. Он выстрелил, когда учитель географии попытался скинуть его вниз. Выстрелил мужчине прямо в голову, и все затихли. Слушали внимательно.
Джереми не хотелось умирать. Но он был слишком большим, чтобы спрятаться под столиком и переждать то, что творилось. А то, что поднялось наверх, спокойно следило за тем, как Майкл топчется на спине трупа. Танцует.
- Я станцую на твоей могиле, - когда-то сказал Майкл заебавшему его футболисту Кэмерону.
Сегодня он станцует, не беспокойтесь.

В квадрате F-986 опять творится какая-то хуйня. Люди, много людей желают начать день заново. Они зачем-то собрались в одном месте. И все мысленно вопят: "Боженька, дай мне сейчас проснуться, я проживу этот день иначе". Это отвратительно. Я ненавижу эти правила. Потому что их исполнение - правильно, приводит к ошибкам.
На мониторе светится системное сообщение: "Исполнить желание?"
В квадрате F-986 нет церкви. Блять, почему тогда такая концентрация?
"Нет". Сейчас я нажму "Нет". Пока никто не видит.

Майкл стреляет все чаще. Стреляет в визжащих чирлидерш и футболистов. В ботаников. В учителей. Будто издеваясь, пока обходит стороной чернокожих, мексиканцев и толстяков. Толстяк - настоящий жирдяй - в школе только один.
Почему-то Джереми сейчас спокойно и весело. Он садится за столик, начинает жрать - утром он толком не позавтракал.
Майкл наводит на него винтовку, Джереми спокойно поднимается.
Это просто сон. Отвратительный чертов ублюдочный сон.

Пора просыпаться.

@темы: джен/редкость, ориджинал, G

---

Книжные мальчики

Виталий постоянно слышал эти слова. "Как они. Давайте делать как они. Давайте быть похожими на них".
Сначала ему казалось, что дети просто обезумели. Они могли бегать в шортах и майках по лесу, играя в непонятные ему "ветерки". Они выкапывали лунки, кидали в них мячики и постоянно шептали что-то про параллельные грани кристалла. С разочарованием находили мячик в положенной ему лунке и кидали снова. Они строили домики из старых лодок, выдумывали новые названия для улиц - такие нежные и смешные, вроде Одуванчикова Переулка. Малыши, не старше девяти, делали себе барабаны, а ребята постарше учились играть на горнах и стрелять из лука.
Мужчину иногда настораживала их слишком крепкая дружба. Однажды в походе он обнаружил, что все младшие перебрались в спальные мешки к старшим. Было холодно, накрапывал дождь, но это переползание все равно выглядело диковато. Потому что слишком крепко подростки, у которых должны бы уже гормоны через край, обнимали мелких пацанят. Потому что слишком розовели щеки детей. Потому что...
Впрочем, Виталий быстро привык. Стал проще относиться к объятиям, дружеским поцелуям в щеку. Просто эти мальчишки росли по-другому. Не знали, наверное, никаких трудностей. Смелые и умные, почти книжные.
С книг все и началось. В издательство поступил заказ на подарочные издания, Виталию поручили сделать иллюстрации - нежные и трогательные, чтобы "как у Экзюпери". Но Виталий без вдохновения работать не мог. А вдохновение нашлось в дворовом литературном кружке.
Иллюстрации были готовы уже через месяц - папка черно-белых набросков, мальчишки с барабанами и луками, удочками и флагами. Пионеры двадцать первого. Таких, наверное, почти не осталось.
Но покидать полюбившийся за лето кружок Виталий не хотел. Стал одним из руководителей, каждую свободную минуту проводил теперь с детьми. Начал понимать их слова, улыбался шуткам и помогал в строительстве, поиске, чем угодно. Собрал в издательстве деньги для выкупа старого вагона на заброшенной станции. Чтобы как в книгах. Чтобы можно было мечтать о том, что и его детство было таким, но он просто забыл о нем.
Осень пролетела незаметно - Виталий по мере сил помогал ребятам с домашними заданиями, не уставал придумывать какие-то развлечения - но чтобы как в книгах, иного дети не принимали.
Зима пришла как-то неожиданно. Еще вчера было слякотно и серо, а сегодня уже с утра все завалило снегом. И через неделю - а снег валил не переставая - мальчишки вытянули Виталия на улицу, смеясь, уговаривая, обещая веселье.
Строили крепости, замки из снега. Добродушно перекидывались мягкими снежками, чтобы не обидеть, не оставить синяков на малышах. Справлялись сами, Виталий только изредка поправлял на ком-нибудь шапку или заставлял надеть варежки. А потом все замерло. Разрушилась одна стена крепости, другая. В чистый, огороженный двор новостройки пролезли пацаны с соседней улицы, обычные семнадцатилетние пацаны. С пивом, сигаретами, матом и реальностью жизни двадцать первого. Начали шутить - какого это хрена мелкотня тут со снегом возится, а дядька-педофил за ними подглядывает?
Виталий даже не успел разозлиться. Его мальчишки - от шести до тринадцати, светлые, книжные мальчики - взвились, зашипели. Не кричали, просто щурились и кривили губы. Будто видели всю гниль, что была в незваных гостях. И поднялась вьюга - как в этих дурацких книгах, когда бездомные, неприкаянные ветерки помогали своим друзьям. Мальчишки - светлые, добрые - набросились на гостей. Били - молча. Защищались так, что становилось страшно. Защищались от гораздо менее жестокой реальности.
Те гости - что? Обычные подростки. Ушли, избитые и оскорбленные. Кровь впиталась в снег, почти исчезла. А мальчишки - от шести до тринадцати - добрые и светлые мальчики с холодными глазами вернулись к строительству своей крепости.
Холодные глаза и книжные улыбки - все разорвалось, размылось упавшей в снег страницей книги.
Виталий ушел. Ему было страшно.

@темы: джен/редкость, ориджинал, G

---

На троих

Валь, как ты? Как жизнь, как Маринка? Столько лет ни слуху ни духу, будто и нет тебя. Или все забыть не можешь?
Валь, ты не обижайся на меня, хорошо? Я хотел как лучше, и если что вышло не так - это по моей глупости. Лез слишком много, мешал - прости. И если Маринка злится - пусто тоже меня простит.
Я ведь как вас увидел вместе, сразу понял - нужно спасать. Потому что вдвоем бы вы от скуки сгрызли друг друга. Потому что вам очки целоваться мешали - поэтому я твои и разбил, а не по глупости. Брюки твои спалил - чтобы свои джинсы отдать. Чтобы Маринка подумала - ах, какой парень, срочно замуж!
Я же счастья для вас хотел. Для тебя, дурака. Чтобы как в твоей мечте - жена, двое детей, летом в Сочи. Прости, что дневник твой читал. Мне же надо было точно знать.
Но ты бы сам - согласись! - никогда не сделал первый шаг. Поэтому я вылил на Маринкино платье пиво. Поэтому на всю ночь ушел к кому-то - не помню, к кому. А ты, дурак, не воспользовался. Ну да ты всегда таким был.
Сейчас-то как, получилось у тебя с ней? Как там с планом, выполняется? Детей сколько?
А я вот один. Алена тогда хвостом вильнула - и все, больше ни о ком думать не могу. Остается только вас вспоминать.
Маринка до сих пор волосы в пучок собирает? А у нее роскошные волосы были, помню. Рыжие, густые - огонь-девка. Но тихая - и в кого ей такой быть? Сестра-то у нее...
Впрочем, какая разница теперь.
Валь, у вас там если проблемы какие - звони. Я помогу, вы у меня одни родные остались. Привезу чего надо, с деньгами тоже могу помочь. Ты не стесняйся, если что.
Я соскучился по вам - страх просто. Хоть две строчки ответь, а?

Ответ пришел вместе с похоронкой - страшный привет с того света. Валера, такой же спокойный, таким же ровным почерком, писал, что все в порядке, только дела, заботы. Детей нет, ну да все еще впереди. Маринка до сих пор припоминает испорченное платье - в шутку. И вообще, пусть Лёня приезжает, надо бы уже увидеться.
Увиделись. Валя, слишком ранимый, ломкий, не выдержал обычных бытовых проблем. Пуля в висок. И все, конец.
Маринка будто и не изменилась. Только волосы поблекли, да сама - бледная в синеву.
- Марин... - Лёня всегда был слишком неловкий для такого. - Марин...
- Букет такой большой, - глухо шепчет рыжая Маринка, перебирая лепестки.
Лёня молча откладывает два цветка, кладет на землю.
Марина только кивает, руки слишком слабы для того, чтобы держать цветы.
- Правильно, Лёнечка... На двоих... Все на двоих.
Оставшиеся цветы, семь пыльных лилий, падают на землю рядом. Лёня с внезапной болью понимает, что это - к беде.

@темы: гет/ужас, ориджинал, G

---

Кабинет литературы

Смотрит на нее, вглядывается в бледное лицо.
- Работа более чем достойная. Я бы хотел оставить ее на время у себя, вы не против?
Она кивает, улыбается вежливо-отчужденно.
- И еще кое-что... Скоро городская конференция, не хотите попробовать свои силы?
- Я не люблю выступать перед людьми, - она неумело отнекивается, застенчиво улыбаясь.
- Это же будут ваши ровесники. И тема... Тема приятная, рассказывать вам, думаю, будет интересно. Я пока вас запишу, потом еще будет время отказаться.
Она кивает снова, проворачивает на большом пальце колечко. В свете ламп слабо сверкают камешки.
- Спасибо, до свидания...
- Да-да.
Дверь открывается, в кабинет заглядывает вихрастая голова десятиклассника.
- Закройте дверь, до звонка не заходите!
А она - странно пошатнувшись, уже отойдя на несколько шагов - цепляется за край парты своими не девичьими, костлявыми длинными пальцами. Глухо охает, оседая на стул.
- Что с вами? - скрывать беспокойство глупо.
- Давление, - она слабо улыбается, качнув головой. - Я сейчас...
- Сидите, - говорит строго, пряча страх. Давление в шестнадцать лет - низкое или высокое? Одного уже вчера отправила домой с давлением в сто сорок, а сегодня какие сюрпризы?
- Да нет, все нормально... - а пальцы, худые, с широкими костяшками, дрожат и мнут край жилета.
- Сколько?
- Нижнее - пятьдесят четыре утром.
- Кофе?
- Если можно... Спасибо.
Кофе горячий, должен обжигать губы и язык. Крепкий, без молока и сахара. Она судорожно вздыхает, ошпарившись.
- Осторожнее... Вам лучше?
Она только кивает, закрыв глаза. Бледная, почти в синеву. Под глазами тени.
- Вы не высыпаетесь?
- А?.. Н-нет, высыпаюсь. Просто...
- Ложитесь спать пораньше. Недосып плохо влияет на мозги, - спрятать заботу за улыбкой и неуместной шуткой.
- Да, хорошо, - она улыбается солнечно, снова проворачивает колечко на большом пальце.
Колечко на большом пальце - то ли оно значит, о чем хочется думать? Или ей оно просто велико? Пальцы у нее не тонкие, но костлявые. Костяшки крупные, ногти - под корень. Короткая стрижка... Но одевается женственно, красит глаза, носит каблучки.
Или нужно смотреть сквозь стереотипы?
С кем она переписывается все время? Улыбается сообщениям - чьим?
Впрочем, важно ли это? Осталось полгода, а после этого будет ли она приходить на встречи выпускников, будет ли заглядывает в кабинет литературы.
Будет ли благодарить - да и за что? Юная писательница, без чьей-либо помощи нашла себя.
И разница в возрасте - о чем можно мечтать, когда в жизни собственной три ее жизни?
- Звонок, я пойду...
Она проворачивает колечко на большом пальце, поднимается.
- Спасибо...
- Вы заходите, если что. Просто так...

@темы: фем/юри, ориджинал, G

---

Элита

Было в нем что-то цыганское. Горьковское, отчаянное, из ранних рассказов. Слишком живые глаза, слишком острый язык. Не боялся отца совершенно, хотя долги - Антон знал - были немалы.
- Анатолий Викторович.
- Зачем отчество? - Антон злится с первого дня. Потому что с первого дня - "ленивый элитный детеныш", "буржуенок". Откуда этому Анатолию знать, почему Антон решил уйти. Лень? Х-ха. Обида? Еще смешнее. Антон просто устал - какая лень, какая обида? И никто его не травил.
Учитель молчит на выпад, спокойно достает учебники. Первое образование - юрист, второе - филолог, третье - инженер.
- Займемся правом.
- Не хочу.
В этом их разговоры каждый день. Анатолий приходит шесть дней в неделю, Антону иногда хочется вернуться в школу. Но терпит. Потому что Анатолий один вместо толпы "заслуженных учителей элитной гимназии", да и в принципе - ну неплох он, объясняет легко. Только обзывается. Пролетарий.
- Тогда алгебра?
- Да.
- Ты сделал работу?
- Не хочу.
Антон создает преграду. Ему не хочется, чтобы учитель втирался в доверие, начинал дружбу. Да Анатолий и не стремится.
- Я поговорю с твоим отцом.
- Да пожалуйста!
Анатолий открывает книгу, спокойно листает. Цыган - глаза бесноватые, волосы вьются, щетина - щетина, наверное, царапается.
- Вы вообще не бреетесь?
- Я не на свидания к тебе хожу.
И это царапает. Потому что - ну можно же бриться, даже нужно по утрам, чтобы было приятно смотреть. И при чем тут свидания.
- Вы на работу ходите, - шипит Антон. Прячет в ящик подальше-поглубже сделанную работу по алгебре.
- В контракте нет ничего про внешний вид. Дай-ка тетрадь.
Идет четвертая неделя обучения, по пятницам заглядывает директор и улыбается - Тошечка, вернешься? - хрен вам.
- Я в школу вернусь.
И его очень - просто безумно - задевает взгляд. Равнодушный и колючий, так цыган смотрел бы на загнанную лошадь. Что с глупой твари взять, не выдержала.
Стул с высокой спинкой, почти трон скрипит, прощаясь с Анатолием. Антон упрямо молчит.
Директор искренне радуется, и целую неделю вокруг Антона толпятся одноклассники. Он ушел по программе вперед, у них были праздники и проверочные работы, минус учебные часы и плюс пустота в мозгах. Скучно.
Через неделю Антон бежит к двери на звон - ни один учитель не назвал его за эти дни лентяем, буржуенком, пустоголовым элитным ребенком. Но цыгана на пороге нет, есть чисто выбритый Анатолий Викторович. В костюме вместо свитера. Только рубашка та же, с обтрепанным воротником, но пахнет уже иначе.
- Вы что, на свидание пришли? - неловко и резко вскидывается Антон. Запирается в комнате и не выходит даже на усталое "Тоша". Маме он ничего не расскажет.
Когда входная дверь обманчиво хлопает и гремит, Антон высовывает нос - и оказывается пойман.
Анатолий смотрит мрачно, просто сидит рядом с дверью на троне, листает учебник.
- Проблемы?
- В школу не хочу.
- Буржуенок ленивый.
Антон достает чистую тетрадь. Ему просто иногда нужна честность.

@темы: слэш/яой, джен/редкость, ориджинал, G